А. отличается крайней нетактичностью. За что бы ей ни взяться, никогда она не действует синхронно с окружающими, ее словно бы отовсюду видно, где бы мне ни встать и как бы ни повернуться: вечно носок ее ботинка или плечо выбиваются из строя, она не может поймать и нарочно сбрасывает с себя общий ритм жизни. Ее везде слышно. Голос, на тон выше, чем то необходимо, без труда пронзает любой шум. Чувство стыда ее не сдерживает, и действует она свободно, хотя и не чрезмерно, но выносить ее сложно. Она нелепа, словно пытается изобрести колесо..

Высокомерная и вечно недовольная маленькая художница, вся белая словно снег, с ног до головы, мне очень напоминает R. Своей нетерпимостью она задевает меня, как и всех вокруг, но ее фигура тянет к себе мой взгляд помимо воли. Я желаю оказаться как можно дальше от нее, но постоянно в потоке касаюсь ее плеча своим. Моя политика беззлобия и всепонимания не является собственно моей, это скорее продукт компромисса с миром и с собой. Я желаю быть прощенным за свои изъяны, оттого намерен прощать, и в своем необъяснимом старании вывожу это даже на уровень принципа.. Моя снисходительность составляет мой социальный капитал. В то время как R. никогда не заботила та мысль, что отмеренная ей норма общественного доверия когда-нибудь вся выйдет. Одиночество и необходимость приспосабливаться к миру и всему обучаться заново меня испортили. Я нахожу, что именно нетерпимость – истинный признак благородства, ибо лишь не желая ни под каким предлогом снисходить до всяческой мерзости, можно остаться чистым.

Кто-нибудь ощущает эту линию "порога", после которой место начинает облекаться всеми характерными качествами дома, чего-то неминуемо своего, вне зависимости от того принят ли ты как добрый сын, или же как дурной.. Продолжать удерживать себя в состоянии "преддверия" непросто.. Именно то, что невозможно потушить в себе, что питается не от воли, - это страх, который локализуется в груди, обретая своё маленькое физическое воплощение; он там, ибо я явственно чувствую стеснение где-то под горлом, куда втиснулся лишний компонент, твердый и пульсирующий не в такт сердцу.. И так я отмечен столь ярким маячком, который зажигается даже не мной, непредсказуемо.. по которому я и обрету в конце концов свою порцию однозначного признания.
Из того, что сейчас доступно мне - я могу только отворять кровь, и простая процедура эта действительно приносит облегчение: красный цвет, иногда с легким шипением, выходит прочь, к источнику, а страх поднимает болевую границу до того вверх, что простой надрез почти не трогает сознания..

читать дальшеИ целый час, быть может, больше, я наслаждался, как никогда; что-то
вроде фамильной гордости испытывал я при мысли, что я похож на всех людей,
как и они на меня, что я тоже принадлежу к этому великому и славному
семейству. Что такое носовой платок? Так, пустяки, маленькая, печальная
необходимость. Но когда он у одного, у двух, у всех,- он становится
символом, маленьким белым знаменем братства. Мы все употребляем носовой
платок; эта старая, избитая истина, ставшая незамечаемым шаблоном, вдруг
наполнила меня чувством нелепого восторга и трогательного расположения к
людям. Нисколько не сговариваясь, приехавши с разных концов света, говоря
на разных языках, - вдруг оба мы, и я и он, вынимаем из кармана платки,
развертываем, одинаковым движением подносим к лицу и... раз! готово.
- Почему, когда проходит поезд, все, даже незнакомые люди, размахивают
платками, именно носовыми платками? - фантазировал я. И с наслаждением
отыскивал все новые и новые сходства, все новые и новые фамильные черты...
И то, что уже вскоре должно было ужаснуть меня,- эта роковая, трагическая
похожесть того, что должно быть различно, эта убийственная необходимость
для каждого влезать в одну и ту же форму: иметь нос, желудок, чувствовать и
мыслить по одним и тем же учебникам логики и психологии,- радовало меня,
как ребенка, в эти первые часы общения моего с городскою толпою. Очень
возможно, что в это время я напевал про себя или насвистывал что-то
веселенькое, как и некоторые другие счастливцы, двигавшиеся рядом со мною.
Неприятное началось постепенно, и началось оно с того, что эти
общность и сходство, которым я радовался, стали проникать несколько глубже,
чем я бы хотел. Выразилось это первоначально в очень неопределенном и
смутном чувстве, что я не совсем тот, каким был и каким желал бы остаться;
а вскоре целый ряд маленьких поступков, которые я начал совершать давно
уже, но заметил только теперь, привели меня к открытию, что воля моя, равно
как и желания мои, потеряли свою самостоятельность и в значительной степени
подчинены воле и желаниям других людей. И я уже встретил одного, двух,
трех, одетых, как я: такие же шляпы, такая же материя на платье и ботинки;
и у всех у нас роза в петлице. И уже увидел я одного, двух, трех, похожих
на меня лицом,- и вот уже не принадлежит мне мое платье, и лицо мое не
принадлежит мне. Так же с волею и желаниями моими: прежде была моя воля и
мои желания, а теперь они наши, общие, как и роза в петлице.
Разве я любил когда-нибудь стоять и рассматривать галстуки или дешевые
безделушки из терракоты и скверного фарфора или безобразно раскрашенные
фотографические портреты усатых господ? Почему же теперь я стою и
рассматриваю жадно? Разглядываю ярлыки и соображаю что-то, и вдруг,
охваченный нестерпимым, бешеным желанием покупать всю эту дрянь, всю эту
мерзость, о которой стыдно будет вспомнить там, на берегу моря, устремляюсь
в предательскую дверь, толкаю кого-то и извиняюсь, и покупаю, покупаю. И
возле себя я вижу таких же растерянных господ, с натянутой улыбкой
выбирающих вещи, за которые им попадет впоследствии от жены и от
собственной совести. Зачем я приобрел эту зелененькую ящерицу из жести,
которую некуда девать? Только потому, что дешево. Но разве я любил
когда-нибудь дешевые вещи? И зачем я купил этот отвратительно пестрый,
невыносимый галстук, от которого лицо тотчас же принимает все типичные
черты дегенерата? Ведь я же его никогда не надену - даю в этом клятву.

Андреев, "Проклятье зверя".

Запись на полях книги, которую я брала с собой в Грецию:

Не вижу возможностей для себя войти в нужную колею, поэтому упрямо призываю в соучастники случай, что делает меня суеверной и мнительной. Я снова разыскиваю повсюду знаки, пытаясь положиться лишь на чутье, что делает меня глупой. И так, ожидая чудесного, я купаюсь при Луне и черчу на песке всплывающие в памяти магические символы. И так я усердно изображаю человека, с которым чудеса, как мне кажется, случаются.

читать дальше

Кровь с ее циркуляцией подобна второму существу и в отношении к человеку из костей, мускул и нервов, действует подобно некому виду внешнего мира.

www.artpages.org.ua/interesnosti/teatralinie-ra...

Вот идеальный диалог — я и моя книга, - именно "моя", уже прочитанная и признанная "моей", и я нахожу даже, что заполучив в свое распоряжение другую кровь, другой дом, другое имя — Кафка — я несомненно мог бы сам написать ее. Многие невероятные условия количественно покрывают расстояние от посредственного до гениального, и так я всерьез могу допустить мысль, что мог бы.. В действительности этим "если бы" расстояние практически уничтожается для моего взгляда. И тогда я вижу своего идеального, во всем хорошего, двойника. Именно с ним и совершаются разговоры. Я не идеален, и я не он, именно поэтому он и способен сесть напротив, за мой стол, воплоти, не я и, однако, во всем похожий на меня постольку, поскольку мог бы быть мной самим, если бы не "если бы". Совершенное понимание устанавливается между нами сразу, текст книги только удостоверяет это. Идеальная стерильная встреча. Я говорю с Я, иначе быть не может. Ни одного движения не отражается в его лице, и весь он неподвижен. Я никогда не заказываю две чашки кофе, это было бы глупо. Безопаснейшие встречи — я разговариваю со своим добрым двойником, я точно знаю чего ждать от него, и также здесь закрыт вход для нового. Никаких сюрпризов, ничего выходящего за рамки моих представлений он не совершит, меняться и вести себя по-иному с ним волен только я, ибо я не идеален, он - да. И тогда весь разговор обращен к прошлому, к уже сказанному, к уже виденному, к уже понятому — весь разговор — комбинации прежних размышлений. Но так или иначе это — безопаснейший разговор. Мой идеальный, мой добрый близнец меня не обидит, и я не разочарую его. Мы закрываемся в скорлупе ореха, мним себя властелинами бесконечных пространств.. Это "мы" очень важно, ибо оно тоже видимый признак дружбы. Я никогда не заказываю второй чашки кофе для него, потому как он несомненно не жив, и он не может быть жив по правилам такой встречи. Жизни в этом нет, и нет воздуха. А это, как оказывается, самое важное в дружбе. Произвол. Произвольная доброта, произвольная любовь.. Пока мы вдвоем, жизнь поставлена на паузу, и существуем мы в этом временном пробеле.. Хотя это, вне всякого сомнения, безопаснейший диалог.

Бродяга.

читать дальше