Сейчас уже ясно, что N в моем сознании сильно отличается от N реального. Второй меняется со временем, первый всегда остается таким, каким и был с самого начала. Два года, четыре года, можно предположить, что и через десять лет он останется прежним для меня. Проблема в том, что действительный N не имеет ничего общего с N в моем представлении. Назовем последнего N(к) для удобства. Так вот этот N(к) для меня – это N, и только он. Не собирательный образ, не образ моего отца, не я сам, в нем отраженный – ничто из всей этой психологической чепухи.
Проще говоря, чем дальше N уходит от N(к) и от меня, тем быстрее N(к) теряет плоть и превращается во что-то вроде домашнего приведения. По какой-то причине он не может исчезнуть, будучи просто признанным ошибочным и потому не существующим. Вполне возможно, что Агриппа не был так уж неправ, заявляя, что любые мысли и любые действия, даже чувства, оставляют отпечаток в воздухе в том самом месте, где и появились. Хотя физики и разбили в пух и прах теорию эфира.. Вполне возможно, что приведения – это вовсе не души умерших людей, а чужие фантазии о них..
Проще говоря, чем дальше N уходит от N(к) и от меня, тем быстрее N(к) теряет плоть и превращается во что-то вроде домашнего приведения. По какой-то причине он не может исчезнуть, будучи просто признанным ошибочным и потому не существующим. Вполне возможно, что Агриппа не был так уж неправ, заявляя, что любые мысли и любые действия, даже чувства, оставляют отпечаток в воздухе в том самом месте, где и появились. Хотя физики и разбили в пух и прах теорию эфира.. Вполне возможно, что приведения – это вовсе не души умерших людей, а чужие фантазии о них..