[howmany]

И целый час, быть может, больше, я наслаждался, как никогда; что-то
вроде фамильной гордости испытывал я при мысли, что я похож на всех людей,
как и они на меня, что я тоже принадлежу к этому великому и славному
семейству. Что такое носовой платок? Так, пустяки, маленькая, печальная
необходимость. Но когда он у одного, у двух, у всех,- он становится
символом, маленьким белым знаменем братства. Мы все употребляем носовой
платок; эта старая, избитая истина, ставшая незамечаемым шаблоном, вдруг
наполнила меня чувством нелепого восторга и трогательного расположения к
людям. Нисколько не сговариваясь, приехавши с разных концов света, говоря
на разных языках, - вдруг оба мы, и я и он, вынимаем из кармана платки,
развертываем, одинаковым движением подносим к лицу и... раз! готово.
- Почему, когда проходит поезд, все, даже незнакомые люди, размахивают
платками, именно носовыми платками? - фантазировал я. И с наслаждением
отыскивал все новые и новые сходства, все новые и новые фамильные черты...
И то, что уже вскоре должно было ужаснуть меня,- эта роковая, трагическая
похожесть того, что должно быть различно, эта убийственная необходимость
для каждого влезать в одну и ту же форму: иметь нос, желудок, чувствовать и
мыслить по одним и тем же учебникам логики и психологии,- радовало меня,
как ребенка, в эти первые часы общения моего с городскою толпою. Очень
возможно, что в это время я напевал про себя или насвистывал что-то
веселенькое, как и некоторые другие счастливцы, двигавшиеся рядом со мною.
Неприятное началось постепенно, и началось оно с того, что эти
общность и сходство, которым я радовался, стали проникать несколько глубже,
чем я бы хотел. Выразилось это первоначально в очень неопределенном и
смутном чувстве, что я не совсем тот, каким был и каким желал бы остаться;
а вскоре целый ряд маленьких поступков, которые я начал совершать давно
уже, но заметил только теперь, привели меня к открытию, что воля моя, равно
как и желания мои, потеряли свою самостоятельность и в значительной степени
подчинены воле и желаниям других людей. И я уже встретил одного, двух,
трех, одетых, как я: такие же шляпы, такая же материя на платье и ботинки;
и у всех у нас роза в петлице. И уже увидел я одного, двух, трех, похожих
на меня лицом,- и вот уже не принадлежит мне мое платье, и лицо мое не
принадлежит мне. Так же с волею и желаниями моими: прежде была моя воля и
мои желания, а теперь они наши, общие, как и роза в петлице.
Разве я любил когда-нибудь стоять и рассматривать галстуки или дешевые
безделушки из терракоты и скверного фарфора или безобразно раскрашенные
фотографические портреты усатых господ? Почему же теперь я стою и
рассматриваю жадно? Разглядываю ярлыки и соображаю что-то, и вдруг,
охваченный нестерпимым, бешеным желанием покупать всю эту дрянь, всю эту
мерзость, о которой стыдно будет вспомнить там, на берегу моря, устремляюсь
в предательскую дверь, толкаю кого-то и извиняюсь, и покупаю, покупаю. И
возле себя я вижу таких же растерянных господ, с натянутой улыбкой
выбирающих вещи, за которые им попадет впоследствии от жены и от
собственной совести. Зачем я приобрел эту зелененькую ящерицу из жести,
которую некуда девать? Только потому, что дешево. Но разве я любил
когда-нибудь дешевые вещи? И зачем я купил этот отвратительно пестрый,
невыносимый галстук, от которого лицо тотчас же принимает все типичные
черты дегенерата? Ведь я же его никогда не надену - даю в этом клятву.

Андреев, "Проклятье зверя".